Как вятский жулик Остин стал конгрессменом в США, где находилось «еврейское гетто» и зачем в Вятку наведывались «китайские шпионы», как в Вятку попадала запрещенная литература и как «левел» губернский город накануне первой русской революции — об этом (и не только) записал в своих заметках в 1958 году вятский журналист С.П. Наумов. С архивных полок эти заметки извлек краевед Александр Рашковский. Итак, слово журналисту Наумову.
(Здесь — более полная версия «записок» с комментариями и пояснениями Рашковского. Я материал делала для газеты, а потому «буду краток»):
***
«Мой отец Петр Иванович Наумов родился 12 (25) января 1861 года в селе Сметанино Яранского уезда Вятской губернии в семье крепостного крестьянина помещика Лермонтова. Он окончил Вятское среднее училище по распространению сельскохозяйственных знаний и приготовлению учителей. Среди товарищей отца в училище был Степан Халтурин. После окончания училища, отец поехал на работу сельским учителем в село Великоречье, неподалеку от заштатного городка Царевосанчурска. Там он и познакомился со второй учительницей, Анной Максимовной, моей будущей матерью. Проживая почти безвыездно в деревне, отец начал заниматься газетно-журнальной работой… был добровольным корреспондентом научных учреждений, в частности Императорской АН, для которой собирал санчурский фольклор».
***
«Географические познания санчурцев и крестьян Великоречья были несколько выше, чем у крестьян барина Обломова, красочно описанного писателем Гончаровым. Санчурские и сметанинские мужики и бабы совершали экскурсии на богомолье. Так, одна из моих теток, по обету, совершила путешествие на Соловки. Мужичок из Великоречья на себе принес домой довольно тяжелую икону Святителя Пантелеймона. Сделал он это тоже «по обету» и никогда не жаловался, хотя затратил на это несколько лет. Этот дяденька рассказывал нам, как он дошел пешком до Одессы, сел на морской пароход и доехал до Афона, в Мраморном море. Рассказывал, как он был в Константинополе и лицезрел храм Святой Софии.
Такие калики перехожие понадобились купцу Булыгину, которому надо было полечить непрестанно толстеющего сына, по совету докторов, самым жарким и сухим египетским солнцем. Для этого в Царевосанчурск прибыл чичероне, так называл себя по-итальянски почтенный доктор, еврей из Одессы с Малой Арнаутской улицы, Чивонибар. Если прочесть эту фамилию наоборот, то нетрудно понять, кем был этот доктор. Чивонибар взялся за организацию путешествия в Египет. Сынок купца Булыгина, при помощи юркого Чивонибара, добрался до Каира. Обжигаемый египетским солнцем и жаром пирамид Александр Васильевич Булыгин начал (о, счастье!) худеть. Очень скоро он превратился в худую спичку, так что мог уже прогуливаться с тросточкой возле отеля, где жил. Но, случилась беда. Сын купца из Царевосанчурска неожиданно умер. Надо полагать его залечили».
***
«В Вятской мужской гимназии, в отдельном корпусе во дворе, помещалась фундаментальная библиотека. Несомненно, это была лучшая библиотека в городе, лучше даже Вятской публичной библиотеки… В библиотеку попали и книги из личной библиотеки А.С. Пушкина, оставленные в дар гимназии его вдовой Натальей Николаевной Пушкиной-Ланской. Среди пушкинских книг был и Байрон на английском языке, весь испещренный личными пометками А.С. Пушкина… В библиотеке часто рылись губернские дамы, в том числе губернаторши и вице-губернаторши. Часто, например, бывала княгиня Анна Евграфовна Горчакова. При этой дамочке небольшого роста и очень прыткой в жизни состояли специальные кавалеры. Одним из них был граф де Рошефор, удивляющий вятичей тем, что даже при 40-градусном морозе ходил в цилиндре и смокинге, будучи, почти всегда, в нетрезвом виде».
***
«Торговые ловкачи в Вятке ловко ввертывали свои словечки и быстро сбывали с рук заведомую дрянь вместо хорошего товара. Еврейские лавочки торговали старьем у Спасского собора. Эти лавочки называли шкапчиками. Владельцы их жили в отдельном квартале, своего рода еврейском гетто, на Раздерихинской улице (совр. ул. Труда) между улицами Никитской и Владимирской (совр. Володарского и Карла Маркса) и были непревзойденными художниками по части разговорных вывертов и вятского галантерейного языка. Галантерейность языка была особенно распространена в Вятке. Прибаутки прибавляли даже учительницы. Это считалось шиком».
***
«С незапамятных времен существовала древняя слава о богатстве Вятки хорошими голосами для церковного пения. Вятские басы и октавы считались непревзойденными. Такие хоровые коллективы, как Синодальный хор, хор Исаакиевского собора, хор Александро-Невской лавры в Петербурге и хор Храма Христа Спасителя в Москве пополнялись басами и октавами из Вятки… От рева протодьякона Вятского кафедрального собора Александра Добрынина звенели стекла в верхних окнах собора. Сам внешний вид вятских певцов был иногда ошеломляющим. Богатырского роста, с копной волос на голове, с раскинутыми по плечам косами и прядями, певец производил сильнейшее впечатление».
***
«Старая Вятка знала прекрасный белый особняк на Московской улице, неподалеку от Царевской улицы, который принадлежал богатым купцам-кожевникам Сениловым (Ред. — сегодня в нем располагается кунсткамера). В большом зале особняка стоял заграничный концертный рояль, за которым можно было часто видеть сына хозяина Володю Сенилова… По вечерам наиболее музыкальные кустари собирались в доме Володи, где часто проходили домашние музыкальные вечера. Играли квартеты и квинтеты молодых вятских музыкантов… В числе участников квинтета я однажды увидел мальчика-виртуоза Александра Пазовского, впоследствии народного артиста СССР и дирижера. Владимир Алексеевич Сенилов учился по классу композиции у Н.А. Римского-Корсакова и был одним из любимейших его учеников. Сенилов работал над симфонией «Мцыри» по поэме М.Ю. Лермонтова. Именно для нее он собрал музыкальные мелодии в Вятке у народных музыкантов. Его симфония была откорректирована лично Н.А. Римским-Корсаковым и исполнена в Петербурге».
***
«Мы жили в доме Курбановского на Никитской улице, напротив деревянного цирка Свенторжецкого и рядом с домом Аркадия Михайловича Васнецова, брата знаменитых художников. Мой отец знал Васнецовых еще с детства… Все мы дети и молодежь Васнецовых дружили между собой, и у нас было много общих интересов. Все мы были настроены либерально».
***
«Вятка в литературном отношении была поразительно безграмотна. Чиновники, в том числе учителя гимназии и реального училища, даже педагоги по русской словесности, не могли связать для газеты и двух слов. Отец писал для них даже некрологи по умирающим сослуживцам».
***
«В Вятку часто приезжали китайцы, торговавшие шелками и чесучой. Особенно много их повадилось накануне русско-японской войны. Мать, которая покупала у них ткани, говорила об их любопытстве. Они интересовались всем и обо всем. Мой отец и его друг губернский землемер Николай Григорьевич Шилов вели, в моем присутствии, интересную беседу о том, что китайцы такое любопытство проявляют не зря. Слово «шпион» при разговоре, конечно, не употреблялось. Уже в советское время я встретил в Хабаровске китайца, который рассказывал мне о Вятке и признался, что в далеком прошлом служил японцам и собирал для них военные сведения о России».
***
(Общественное собрание в Вятке)
«В Вятке было общественное собрание. Иногда в нем давали концерты и устраивали танцевальные вечера, но ежедневно там имели место выпивки и картежная игра».
***
«Театров в Вятке было немного. Красивый, простой, но уютный городской театр. Народный дом общества трезвости, переделанный из зала гостиницы «Россия» на Рыбной площади. Небольшой зальчик для танцев и спектаклей в клубе общества приказчиков, в доме Клепикова на Казанской улице. После революции 1905 года народились другие места увеселений. Это клуб учителя на Преображенской улице, в доме Пестова. Большие вечера устраивались в Вятском общественном собрании, где выступала певица Надежда Плевицкая».
***
«Я обслуживал ряд крупных газет, в том числе «Советская Сибирь» (Новосибирск), «Красная газета» (Ленинград), «Дальневосточный путь» (Чита). Печатался в нескольких журналах. Мой очерк о морской корове Стеллера, вымершем млекопитающем Тихого Океана, был перепечатан даже «Нью-Йорк Таймс».
***
«Я был знаком в Вятке с одним подрядчиком по фамилии Остин. Он был известен как большой жулик и, попавшись на одном уголовном деле, бежал за границу. Каково же было мое удивление, когда в США появился конгрессмен по фамилии Остин и я увидел его физиономию в обществе Литвинова (Ред. — М.М. Литвинов был наркомом иностранных дел)».
***
«Последние два десятилетия XIX века и первые два десятилетия XX века были славным сорокалетием в развитии свободной мысли в Вятке. Из Вятки выходили интереснейшие мысли и идеи, которые как искры взрывали застоявшуюся пустоту царизма и тупость царского строя. … В течение этого 40-летия в Вятке широко изучался марксизм. В Вятке и губернии было много знающих и изучающих марксизм, в основном «Капитал». Ухитрялись заниматься марксизмом и в средней школе, например в реальном училище. Я поступил в Вятскую мужскую гимназию в 1898 году и уже в 1902 году, в домике моего товарища по гимназии Володи Морозова, изучал марксизм под руководством студента Николая Ивановича Дубова. Дом Морозовых находился в яме на Раздерихинской улице. Один из братьев Морозовых, Александр Кириллович, окончил медицинский институт и работал в Вятке детским врачом. Их сестра, Александра Морозова, была боевой революционеркой и много помогала распространению марксизма».
***
«Особенно много запрещенной и полузапрещенной литературы проходило через женские учебные заведения. В Вятке этим отличалась фельдшерско-акушерская школа, которая у начальства слыла, как «красный очаг». «Очагами» революции были Яранская Комиссаровская и Орловская Татьянинская женские гимназии».
***
«Я помню одного рабочего из Вятских железнодорожных мастерских за Загородным садом, который имел переписку с зарубежными социал-демократами, в том числе с Лениным. Этого человека я встречал в доме Дмитрия Измайловича Долгушина на Раздерихинской улице… Долгушин откуда-то получал заграничную газету П.Б. Струве «Освобождение». Так вот к Долгушину часто приходил рабочий высокого роста, всегда какой-то задумчивый и серьезный. Уже через много лет, я узнал от своих вятских земляков, что это был большевик, имевший связь с Лениным».
***
«Нельзя не отметить, что ссыльные привозили в отсталую вятскую деревню культурный и технический опыт Запада и пользовались у крестьян любовью и авторитетом. Ссыльный латыш Пыхякас научил баб из села Сметанино варить молочные сыры и этим увеличить доходность своих хозяйств. Женщины его очень любили и уважали. В большом ходу в вятской деревне была книга Флорентия Федоровича Павленкова «Вятская незабудка».
***
«Известная, впоследствии, популярная московская издательница Ольга Николаевна Попова часто жила в Вятке. Она собирала материалы о Герцене. Ее спутником в Вятке был критик Чешихин. Через О.Н. Попову и Чешихина в Вятку попадали многие революционные издания. По книжной торговле Ольга Николаевна имела деловые отношения с Вятским губернским земством, которое, не без ее участия, занялось книготорговлей и книгоиздательством. Когда «Капитал» Маркса в переводе П.Б. Струве был выпущен в Петербурге, в Вятку попало всего несколько экземпляров. Книжный склад Вятского губернского земства добыл еще около 200 экземпляров. Они разошлись буквально за 2-3 дня. В кружках началось усиленное изучение этой книги»
***
«Простой мужичок Константин Иванович Громозов служил на скромной должности заведующего кустарным складом Вятского губернского земства, который помещался на углу Московской и Казанской улиц. В складе было всегда много всякого товара, при этом самого дешевого. Товар был дешевым потому, что был сделан руками вятских кустарей…
Константин Иванович хотел дать детям образование… Дочери его учились в гимназии. Сын Борис учился в реальном училище. Все они были революционерами.
В доме Громозовых по вечерам собиралось много ссыльных, некоторые из которых служили в земской статистике…
Большую роль в развитии революционной мысли Вятки сыграла библиотека в доме Громозовых. Здесь, и только здесь, всегда можно было получить новую интересную книгу. Через библиотеку Громозовых я впервые прочел сочинения Писарева, Чернышевского, Добролюбова, Михайловского, многие рассказы М. Горького. Попадались маленькие брошюры со статьями Ленина. На них был большой спрос. Дом Громозовых находился в конце Стефановской улицы, недалеко от всполья и неподалеку от строившегося в те годы большого здания Вятского технического училища. Ия Константиновна Громозова принимала в комнате ссыльных Алексея Ивановича Рыкова и Ф.Э Дзержинского».
***
«Я знал в Вятке несколько Рязанцевых из купеческого рода. Иван Владимирович Рязанцев по прозвищу «пингвин» был совладельцем Косинской бумажной фабрики в Глазовском уезде… Другой брат, Владимир Владимирович Рязанцев, тоже был совладельцем Косинской бумажной фабрики. Дома В.В. Рязанцева были расположены на Спасской улице, неподалеку от Владимирской улицы… Его дети Николай и Викторин Владимировичи были близки к искусству. Николай построил кинотеатр «Колизей». Викторин был артистом театра. … Дом Рязанцевых был центром многих культурных начинаний. В доме у Викторина были свои обширные комнаты, называемые «подвалы». В комнатах собирались ссыльные, музыканты, молодые купцы. Часто бывал И.П. Лашкевич. Бывали архирейские певчие и регенты. «Подвал» издавал рукописный журнал «Разное». Он представлял собой толстую канцелярскую книгу. В него разрешалось писать все и всем что угодно. Журнал был органом критики и остроумия. По моим подсчетам вышло около 10 томов. В журнале принимали участие – Евгений Чириков, Александр Грин, вятский фельетонист «Берлога» (Виктор Захватаев) и многие другие (Ред. — Александр Рашковский уточняет, что Захватаева звали Иван Викторович).
Наряду с этим в Вятке был театральный подвал музыканта Михаила Аполлоновича Чащина, прекрасного пианиста, руководителя оркестров в вятских кинотеатрах. Театральный подвал был в его доме на Московской улице…»
***
«Крестьяне, превращавшиеся из аграрников в рабочих, все меньше и меньше возлагали надежд на крошечные участки «кровной землицы». Крестьянские богатеи, заседавшие в губернском земском собрании под именем гласных, то есть имеющих право голоса, под влиянием рабочих революционных настроений тоже становились либеральнее. Это, хотя и слабое «полевение», передавалось в уездные земские управы и другие земские органы. Левели даже чиновники и их семьи».
***
«Энергичной была деятельность вятского городского головы Якова Ивановича Поскребышева. Молодой парень в модном франтоватом пиджаке, в пенсне на носу, всегда чисто выбритый и отменно причесанный, он сразу после университетской скамьи попал в городские головы и начал кипучую деятельность. В городе впервые вспыхнул электрический свет, появился водопровод, первые мостовые.
Внезапно, в 1905 году, в Вятку пришел царский Манифест о свободах. Губернатор испугался, вызвал молодого хозяина города и поручил ему довести монаршую волю до населения. Поскребышев громко и отчетливо прочитал Манифест в зале губернской земской управы, но, после его чтения, вспыхнуло пение «Марсельезы» и «Интернационала». Послышались крики «Долой последыша!». Толпа требовала убрать царя.
Испугавшийся городской голова, приняв это на свой счет, немного тронулся в уме. Город был охвачен стихийными митингами и демонстрациями во главе с охрипшим Афанасием Гавриловичем Соболевым.
(магазин Кардакова в Вятке)
Под влиянием черносотенцев, днем 22 октября по старому стилю, после обедни в Спасском соборе, разразился погром и толпа стала убивать политиков. Около магазина Кардакова была зверски убита гимназистка Нина Пестрикова, имевшая красный бант на груди. Внимание погромщиков было отвлечено тем, что кто-то стал разбивать окна в магазинах и толпа, забыв о политике, занялась грабежом. Полиция не приняла участие в ликвидации погрома, так как, видимо, сама и организовала его. Кто-то дал залп из 5-6 револьверов по погромщикам по собственной инициативе. Этого было достаточно, чтобы погромщики бросились бежать, бросая награбленные вещи. Потом говорили, что стреляла рабочая дружина, но это неправда. Рабочей дружины в Вятке тогда не было, она возникла позднее.
Яков Иванович Поскребышев заявил начальству об отставке. Город потерял своего голову. Поскребышев удалился от мира на «Булычевскую дачу» и вскоре обвенчался со своей подругой детства Шурочкой Булычевой. Лет через 5-6 он умер».
***
«Не знаю, что вятские историки написали по поводу декабрьского восстания 1905 года в Вятке на водокачке и о перестрелке за дом дьякона Мышкина на Кикиморской (совр. ул. Водопроводная) улице. В районе Кикиморской улицы я бывал еще мальчиком. Напротив дома Мышкина жили Колпащиковы, дети Егора Севастьяновича Колпащикова, старейшего вятского приказчика мануфактуриста, всю жизнь прослужившего продавцом у купца Петра Павловича Клобукова в лавках, напротив Спасского собора. В один из первых дней декабря 1905 года, когда мы пришли на уроки в гимназию, нам, взрослым уже гимназистам, удалось через кого-то узнать, что в городе намечается революционное восстание. Мои товарищи попросили меня бросить уроки и пойти что-нибудь разузнать. Первый попавшийся мне на Спасской улице ученик технического училища, не соблюдая конспирации, чуть не во все горло сказал мне, что восстание назначено на завтра утром. Правда, он не мог мне объяснить, кто в нем участвует, но сказал, что место сбора – Сунцовская дача в конце Никитской за домом Рудницкого. Николай Васильевич Рудницкий был нашим учителем, и я мог бы вернуться в гимназию и узнать, что делается у его соседей. Но, я не был уверен, что Николай Васильевич поддерживал такие вещи как восстания. Я вернулся в гимназию и, взяв с собой двух товарищей, отправились на Сунцовскую дачу. В пути мы встретили одного парня из фельдшерской школы, и он сказал нам, что следует идти в «штаб восстания» на Преображенскую улицу, где в доме Поскребышевых помещался городской ломбард. Рядом с ломбардом был небольшой 2-х этажный полукаменный дом. Мы зашли в большую комнату. Там сидели трое мужчин и мирно ели. У печи в белом фартуке стояла известная служительница фельдшерско-акушерских курсов земства Анна Александровна Заболотская и жарила котлеты. Она сказала, чтобы мы звали как можно больше людей и все шли на Сунцовскую дачу. Дача будет заперта и, чтобы туда попасть, надо назвать пароль. Она назвала его. Из Слободского должны прибыть люди и оружие. Восстание начнется с обстрела губернаторского дома. Комната у Заболотской была полна винтовок, ничем ни от кого не скрытых. Мы поели и пошли в гимназию на занятия по физике и истории. На Сунцовскую дачу мы не пошли, так как стрелять не умели. Под утро действительно была стрельба на водокачке и у дома дьякона Мышкина. У губернаторского дома было тихо».