Почему опасно начинать книжку с грустных стихов, как записаться во всемирный еврейский заговор и зачем проверять депутатов на интеллектуальную полноценность? Автор знаменитых «гариков» Игорь Губерман «поговорил по душам» с кировчанами.
О грустном
На концерте в Кирове — аншлаг. В актовом зале Вятского государственного университета (приезд Губермана в Киров организовал вуз в рамках проекта «Лекции в политехническом») заняты абсолютно все места, люди стоят в проходах. Молоденькие студентки, известные бизнесмены и чиновники, пожилые профессора — все ждут выхода на сцену автора знаменитых «гариков».
— Добрый вечер, друзья. Спасибо, что вы сегодня сюда пришли, — приветствует кировскую публику Игорь Губерман — седой, хмурый и как будто немного уставший. — Надеюсь, вам будет интересно. Однажды в Москве я получил записку от целой семьи. Они мне написали: «Спасибо вам, мы каждый раз с огромной радостью уходим с вашего концерта»…
Губерману уже далеко за 70, по образованию он инженер-электрик, в советское время его, слишком «вольного» литератора, обвинили в спекуляции краденными иконами и приговорили к пяти годам лишения свободы. В лагере Губермана цитировала вся зона. Затем была ссылка, а в 1987 году — эмиграция в Израиль. До сих пор Губерман живет в Иерусалиме и изредка гастролирует в России и Украине. В Кирове Губерман уже в третий раз.
— Я буду читать старые стишки, новые стишки, — говорит он. — Но с новыми беда, сразу же хочу вас предупредить… Если начал новую книжку с грустного стиха, она такой и пойдет. А я как раз прошлую книжку начал с грустного стиха:
Нынче бледный вид у Вани.
Зря ходил он мыться в баньку.
Потому что там по пьяни
Оторвали Ваньке встаньку.
— Вот такие грустные стишки я вам буду читать, уж извините — предупреждает Губерман и продолжает чтение под пока еще скромный смех и аплодисменты:
Я прежний сохранил в себе задор,
Хотя уже в нем нет былого смысла,
Поэтому я с некоторых пор
Подмигиваю девкам бескорыстно.
***
Я нелеп, недалек, бестолков,
Да еще полыхаю, как знамя.
Если выстроить все мудаков
Мне б, конечно, доверили знамя.
***
Когда к нам денежки с небес
Летят, валясь у изголовья,
То их, конечно, шлет нам бес
Дай Бог и впредь ему здоровья.
Фото — www.svoboda.org
Стишок с Пушкиным
— Сразу должен вас предупредить, — обращается к настороженно-внимающему залу Губерман. — У меня в стишках попадаются крылатые строчки из русской классики, которые я очень люблю. Один мой стишок известен практически всем с детства: «В лесу раздавался топор дровосека. Мужик топором отгонял гомосека». Второе предупреждение: у меня в стишках будет попадаться неформальная лексика. Вы знаете, меня за неформальную лексику осуждают интеллигенты среднего возраста. А старики и старушки смеются и наслаждаются. Я не знаю почему. Но я вас честно предупредил и хочу прочитать вам стишок, который мы написали с Пушкиным, когда у нас в Израиле началась зима.
Зима, крестьянин, торжествуя,
Наладил санок легкий бег,
Ему кричат: «Какого …я?
Еще нигде не выпал снег!»
Зал, наконец-то, взрывается хохотом. Смех практически не прекращается, пока со сцены звучат «гарики» о политиках:
Слушаю слова и обороты,
Странная в душе клубится смута:
Так Россию хвалят патриоты,
Словно продают ее кому-то
***
Ни вверх ни глядя, ни вперед,
Сижу с друзьями-разгильдяями.
И наплевать нам, чья берет
В борьбе мерзавцев с негодяями
***
«Политические» стишки идут «на ура». Особенно бурно зрители реагируют на это четверостишие:
Одна мечта все жарче и светлей.
Одну надежду люди не утратили:
Что волки превратятся в журавлей
И клином улетят к ебене матери.
Переждав бурные аплодисменты, Губерман, наконец-то, подбирается к своей любимой теме — еврейской.
— Обязательно поделюсь своей научной гипотезой, — говорит он. — Я много повидал представителей своего любимого народа. Идея моя состоит в том, что мы народ очень необыкновенный, в том смысле, что мы очень поляризованный народ. На одном полюсе — ум, смекалка, быстрота реакции — словом, все, за что одни евреев уважают, а другие не любят до ненависти. Но зато на противоположном полюсе у нас такое количество дураков и даже идиотов, что любо дорого смотреть. Причем я в этом смысле националист: еврейский дурак страшнее всех других, потому что он с амбицией, с апломбом, часто эрудированный, с дикой энергией и все может объяснить. Чтобы не быть голословным, я вам приведу пример. Жил такой уже начисто забытый скрипач Буся Гольдштейн. В 1934 году ему было 12 лет. В Колонном зале Дома Союзов в Москве его награждал орденом всесоюзный староста Калинин. Перед началом церемонии мама его отзывает и говорит: «Буся, когда тебе дедушка Калинин пришпилит орден, ты громко скажи: «Дедушка Калинин, приезжайте к нам в гости». Он говорит: мама, неудобно… Она: «Буся, ты скажешь». Начинается церемония, мальчик послушно говорит, что велела мама. И тут же из зала хорошо поставленный на испуг дикий крик мамы: «Буся, что ты говоришь, мы ведь живем в коммунальной квартире!». На следующий день они получили ордер.
Дивные записки
На столике перед Губерманом — небольшая коробочка. В ней — записки из зала.
— Вы знаете, я очень люблю записки, — говорит Губерман. — Лучшую в своей жизни записку я получил в Донецке. Одна молодая женщина мне написала: «Игорь Миронович, можно ли с вами хотя бы выпить, а то я замужем». В Архангельске я получил записку от какого-то мужика, он написал: «Игорь Миронович, а существует ли всемирный еврейский заговор и как туда записаться?» Вообще очень много записок, связанных с еврейской тематикой. А в Саратове одна женщина написала мне грустную записку: «Игорь Миронович, что вы все читаете про евреев, есть ведь и другие не менее несчастные». А вот этой запиской очень горжусь и буду гордиться всю жизнь: «Игорь Миронович, я 5 лет жила с евреем, потом расстались и я с тех пор была уверена, что я с евреем на одном поле с…ть не сяду. А на вас посмотрела и подумала: сяду».
Бывают, впрочем и ругательные записки…
— Дивную записку я получил совсем недавно в Питере от какой-то богобоязненной и явно религиозной старушки, — продолжает Губерман. -Записка гениальная по лаконичности. Она написала: «Игорь Миронович, много материтесь. Боженька услышит — язык отх…..т». Словом, пишите записки.
И записки действительно кочуют с галерки к сцене, от плеча к плечу.
«Игорь Миронович, тошнит ли вас от современных женских детективов так, как тошнит от них меня?» — зачитывает Губерман очередное послание и тут же отвечает: — Я их просто не читаю, дружочек. А вообще женщин молодых тошнит по разным причинам… Что тут дальше: «Чем привлекает вас Россия?» Наверное тем, что ее умом не понять. «Какую религию вы исповедуете?» Знаете, никакую, хотя соблюдаю все обряды, в которых есть выпивка. «Радует ли вас узнавание на улице?» Радует. Особенно когда с женой идешь и тебе кланяется приличный человек, я так смотрю на женю, мол, дома об меня ноги вытираешь…
На тему популярности у Губермана припасена такая история: однажды в Одессе накануне 70-летия Губерман шел по знаменитой Дерибасовской, когда его обогнал невысокий мужичонка, узнал, остановился и сказал: «Я извиняюсь, Вы — Губерман или просто гуляете?».
— Если бы вам предложили издать закон, какой бы вы издали, и стали бы его соблюдать или нет? — зачитывает Губерман еще одну записку. — Вы знаете, это очень хороший вопрос. Если бы мне предложили издать закон, я бы предложил проходить текст на интеллектуальную полноценность членам Госдумы.
Судя по реакции зала, народонаселение России закон Губермана поддержало бы.
Еще Губерман рассказывает, что никогда не писал «гариков» о Вятке, но здесь ему каждый раз очень хорошо. А напоследок читает стишки о России:
Не в хитрых домыслах у грека,
А в русской классике простой
Вчера нашел я мудрость века:
«Не верь бл…ям», -сказал Толстой.
***
Россияне живут и ждут,
Улавляя малейший знак,
Понимая, что на…т,
Но не зная когда и как.
***
Я Россию часто вспоминаю.
Думаю о давнем, дорогом.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно, смирно и кругом.
— А этот стишок я написал в 91 году, когда в Москве случился путч. Я просто предупреждал своих друзей на Западе:
Получив в Москве по жопе
Полон пессимизма
Снова бродит по Европе
Призрак коммунизма.
— Я всегда расстраиваюсь, читая о России. — говорит Губерман. И, прочитав напоследок веселые «гарики» о семье, любви и старости, заканчивает традиционным финальным:
И спросит Бог: «Никем не ставший,
Зачем ты жил, что след твой значит?»
– Я утешал рабов уставших,
Отвечу я, и Бог заплачет.